Удивительно, с какой быстротой школа, сооружение вообще-то весьма тяжеловесное, инерционное, как утверждают эксперты, сегодня двинулась обратно, к советским образовательным стандартам. Так трудно проходили реформы, растянутые на десятилетия, с пилотными проектами и общественными обсуждениями, и с какой готовностью система развернулась вспять! Но по всему получается, что в этом направлении ее толкает общая тенденция, даже не политическая, а добровольная.

Пока в министерстве придумывают, что еще сделать с единым государственным экзаменом, чтобы всем угодить, а глава российского государства призывает школьников готовиться к труду и обороне, в то время, как в Общественной палате размышляют о едином учебнике по литературе, российские родители тщетно бьются над решением школьных задач, стремясь к вожделенной пятерке.

Им кажется, что признать собственную несостоятельность в этом вопросе равнозначно признанию родительской некомпетентности вообще, ведь новые методики никак не согласуются с собственным опытом, которого, надо честно признаться, просто нет. Опыт, конечно, есть, только принципиально другой, ведь еще нынешние тридцатилетние родители носили пионерский галстук. И именно полученное в то время знание мешает честно сказать, что ты детских уроков не понимаешь, и переложить ответственность на самого ребенка и на учителей, с которыми следует общаться не только по поводу двоек.

Миф о хорошем советском образовании так живуч не только потому, что прочно коренится в имперском сознании превосходства. Да, советское образование было хорошим, иными словами, правильным для исполнения тех целей, что ставили социалистическое государство и коммунистическая партия. Еще оно было хорошим потому, что продолжались еще дореволюционные традиции, работали старые школы и многое возникало именно вопреки. А еще людям просто требовалось выживать – и физически, и морально, а это самая сильная мотивация, какая только может быть.

Как учили и как учились в советские времена, вспоминают директор Федерального института развития образования Александр Асмолов , руководитель Центра социологии образования, науки и культуры Института социологии РАН Давид Константиновский и театральный критик, переводчик Ирина Мягкова .

Александр Асмолов :

– Моя первая школа была на 1-й Мещанской, которая ныне называется Проспект мира. И первая учительница носила хрестоматийное имя – Анна Ивановна. И было ей 24 года. И первое, что произошло, – я влюбился в свою первую учительницу в первом классе. И до сих пор помню, как меня мучила дума, что я плохо спел для нее.

Мне невероятно повезло, потому что жизнь школы очень тесно переплеталась с жизнью моих замечательных родителей, с жизнью в поселке писателей Красная Пахра. Мой учитель по жизни, которого, увы, уже нет, – это писатель Владимир Тендряков. И он учил меня тому, что личность кончается там, где она начинает существовать по формуле "что изволите".

И когда с 6-7-го класса у тебя дома бывают Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Камил Икрамов, Наум Коржавин, складывается совершенно иная реальность. И это приводило к конфликтам в школе. Потому что в школе были определенного рода советские нормы жизни и набор традиционных поэтов, которых полагалось любить больше, чем каких-то других. И если ты это нарушал, нарушались и правила этой жизни.

Поскольку я учился в советской школе, полагалось любить, кроме классических поэтов, суперсоветских – Владимира Фирсова, Игоря

В советской школе, полагалось любить, кроме классических поэтов, суперсоветских – Владимира Фирсова, Игоря Кобзева, Эдуарда Асадова

Кобзева, Эдуарда Асадова. А когда тебе 14 или 15 лет и море по колено, если тебе задается определенная мотивация теми, в кого влюблен, ты начинаешь свое мнение отстаивать с непомерной неистовостью и яростью. И поскольку я отстаивал, было комсомольское собрание, на котором разбиралось мое поведение за то, что я не люблю Асадова и Кобзева, и за то, что я вслед за Евтушенко повторил что "единицей советской поэзии является 1 кобзь".

В то время стихи передавали мое отношение к школе. Однажды на уроке гражданской обороны, поскольку у меня было плохо с моторикой, команды "направо" и "налево" выполнял некорректно, у меня дергалась нога. И тогда полковник, который был учителем НВП, сказал: "У, гад, ты тут твист хочешь танцевать, а не поворачиваться направо и налево! Ты у меня вылетишь из школы, как пробка из бутылки!" Я пришел в класс и написал стихотворение:

Школа – казарма, учитель – солдат,

Голова пуста, а орет на ребят.

Сенатор в гимнастерке и плебей в натуре.

Грязь в голову вбивает и учит разной дури.

Доколе ж? Плебея терпеть надоело.

Гнать их отсюда – вот наше дело.

Эти стихи, поскольку я желал популярности, я стал бросать девочкам в классе. И на уроке обществоведения директор школы, который вел этот предмет, перехватил мою бумажку. Лицо его сначала было белым, потом стало красным, цвет его менялся, и он сказал: "Ну, все, Асмолов, доигрался! Пойдем..."

Ирина Мягкова :

– Я помню до сих пор, что в пятом классе получила хрестоматию по литературе, от которой не могла оторваться. Там был настолько полный курс русской литературы, начиная от "Слова о полку Игореве", продолжая русскими историческими повестями, и 18-й век, Карамзин, Тредиаковский, это был курс литературы, который потом только в вузе стали преподавать, а тогда это давали в школе. Но быстро стало все меняться, и на моих глазах вместо этой хрестоматии пришла совсем другая, более адаптированная, сокращенная. И с каждым годом круг знаний, который все равно сохранялся немалый, сокращался.

Мы тогда много чего проходили, правда, новинок не знали, никаких современных писателей. А перепад был огромный: с одной стороны абсолютно просоветская, фальшивая Прилежаева, а с другой – Фрида Вигдорова, которая написала очень честную книжку "Мой класс".

Однажды по Прилежаевой в школе проходила конференция, и поскольку я была активистской в библиотеке, то меня попросили выступить. И это было мое первое критическое выступление в жизни. Книжка, которую обсуждали, называлась "Над Волгой", там такой бедный мальчик, без мамы, но умный, хороший, правильный, он решил, что надо свой класс увлечь не каким-то коллекционированием марок или другими глупостями, а надо увлечь музыкой Чайковского. И вот он заставлял всех слушать этого Чайковского, и весь класс полюбил музыку Чайковского...

Я когда прочитала эту книжку, точно почувствовала, что это фальшивка, неправда. И я вышла в актовый зал, полный согнанных с уроков детей, и

Школьники выступали и говорили, что не важно, правда или неправда в книжке, надо, чтобы было написано, как должно быть

сказала им, что то, что написано в книжке, неправда. Объяснила, что нельзя увлекаться музыкой так же, как марками, это разные вещи, но не была убедительной, безусловно, а просто сказала, что неправда, и хоть вы меня казните за это. Прилежаева, которая на обсуждении присутствовала, потом про меня спрашивала у нашего библиотекаря Антонины Петровны, из какой семьи девочка, почему так она...

А тогда вся аудитория была против меня, школьники выступали и говорили, что не важно, правда или неправда, надо, чтобы в книжке так было написано, как должно быть. То есть все уже были воспитаны в соцреализме.

Давид Константиновский :

– С пятого класса я учился в школе, которую и заканчивал, и она была замечательная! И каждый раз, когда приезжал в Челябинск, я навещал свою классную руководительницу. Она скончалась всего два года тому назад, такая боевая была, не намного старше нас… Тогда она, видимо, опасалась, что мы сильно будем ее доставать, поэтому очень строжилась. Однако пронять нас этой строгостью было нельзя. Это же мужская школа, там три десятка мальчишек, которым море по колено!

Ребята учились очень разные. Скажем, моим соседом по парте долгое время был сын уборщицы. Были и дети рабочих, инженеров, сын работника КГБ, дети интеллигентов, мелких служащих, тогда принимали всех. Выгоняли совсем уж за что-то чрезвычайное, а так все нам прощалось. Существовал, конечно, обряд инициации: когда приходил новичок, после уроков шли на зады школы и устраивали драку, но так, по-божески, скорее, мерились силами.

Внутри класса не возникало никаких особенных конфликтов. Хотя был у нас такой активный комсомолец, который донес на нас однажды, и это

Когда приходил новичок, после уроков шли на зады школы и устраивали драку

было серьезное дело. В 10-м классе на практику к нам пришли студентки иняза, красивые, веселые девушки. А у нас была хорошая компания, и мы учились хорошо (я начал учиться хорошо с 9-го класса, до этого вообще не учился), и на праздники у двух братьев из класса уехала мать, и мы пригласили этих девушек в гости. Выпили совсем немножко вина, разговаривали о жизни, о литературе, в общем, все прошло замечательно. Мы не афишировали это событие, но и не скрывали. И этот активный комсомолец пошел и донес.

С нас что взять? А девушек собирались исключить из института. Мы узнали об этом не от них самих, они ничего не сказали, мы узнали это от учителей. Мы – к родителям, родители – к завкафедрой, тот оказался очень порядочным человеком, и это дело замяли, слава богу. Хотя все было очень безобидно, даже возвышенно, я бы сказал.

Мы, выпускники 90-х-2000-х годов, вряд ли умилимся, разглядывая свои школьные фотографии. Нам не взгрустнется: «Ах, что за школа была!.. Моя любимая учительница по литературе (математике, физике…)!» Книги, которые наши родители, бабушки, дедушки читали школьными каникулами, мы узнаем на старших курсах университетского факультета журналистики. А что представляла из себя советская школа?

Я начну свои заметки о моих школьных годах с небольшой истории, что приключилась со мной спустя много лет после окончании школы. В тот день мне надо было получить визу у некоего милицейского начальника, давно и безнадежно уставшего от многочисленных назойливых, слезных, отчаянных, важных и неважных, пустых, бестолковых, непозволительных или наглых просьб ежедневных посетителей его кабинета. Войдя к нему, уже по его хмурому виду я понял, что ничего хорошего меня не ждет. С нескрываемым раздражением он стал перебирать мои бумаги, что я ему протянул: «Так. Анкета: — родился… учился… окончил школу номер… Школу номер…?» Тут он впервые поднял на меня глаза и переспросил: «Так, вы учились в этой школе?» И, услышав мое да, он вдруг прояснел лицом: «И я там учился! Да! А вот вы учительницу литературы, Марию Ивановну, помните?» И когда я сказал, что, конечно, помню, хотя я не учился в ее классе, он, потеряв свой начальнический рык, с какой-то неожиданной теплотой проговорил: «Скажи, друг, мировая была учительница! Ох, уж мне и доставалось от нее: я был неисправимый троечник! Строгая!» При этом он даже закрыл глаза и покачал головой, чтобы показать, как ему доставалось. Но сейчас это привело его в еще лучшее настроение: «Но она всех нас, сорванцов, любила, да и все мальчишки любили ее, нашу Марьванну!..» Полковнику явно не хотелось меня отпускать: «А директора, как его, - Петра Иваныча, помнишь? Тоже крутой был мужик!» В моей памяти тут же всплыла грузная фигура нашего директора, встречавшего нас каждое утро на площадке второго этажа, кажущаяся еще крупнее из-за света, бившего из окон за его спиной.

«Да-а, отличная у нас была школа, хорошая школа…» Так, благодаря светлой памяти нашей школы и наших славных учителей, я без всяких лишних слов получил от него требуемую подпись вместе с крепким рукопожатием. И мне показалось даже, что это воспоминание, так осветившее его лицо, помогло в эти часы и другим просителям, протискивающимся мимо меня в его кабинет, получить по крайней мере доброжелательное обращение к их просьбам.

Да, он был совершенно прав: хорошая у нас была школа. Я могу смело утверждать, что ни один из нас, окончивших в 50-х годах школу, будь он даже неисправимым троечником, как этот мой однокашник , никогда не говорил и не скажет ни одного худого слова про нее.

Нам повезло, что мы учились еще в тех школах, которые сохраняли все качества прекрасного русского образования. Мы учились в военное и послевоенное время, когда в школах остались только старые учители - все молодые ушли на фронт и в ополчение, и многие из них погибли в первые, страшные годы Отечественной войны. А наши пожилые учителя были из того времени, когда слова «сеять разумное, доброе, вечное» было их основным жизненным принципом, который они впитали вместе с высоким понятием Учитель.

Неустанное служение наших учителей этому завету не могло не отзываться в нас, ведь оно проявлялось в каждом нюансе их общения с нами, на каждом уроке, в каждом слове, обращенном к нам. Это выражалось и в той серьезности их отношения к своему предмету, и иногда в некоторой ревности по отношению к другим дисциплинам, и в искреннем желании передать нам знания, научить нас. Большинство из них получили классическое образование еще до революции, и, пережив сумятицу «новаторского» образования 20-х годов, они вернулись к тем принципам гуманитарного и нравственного воспитания, которое и было всегда основой русской школы. Тем более что наша победа в войне привела к необычайно высокому росту патриотизма и любви ко всему русскому. Пожалуй, даже и чересчур .

Этот поворот СССР к России привел, в том числе, к прямому копированию формата старой русской школы, что отразилось и в переходе к раздельным школам, и в школьной форменной одежде дореволюционного образца. Что, на мой взгляд, - раздельные школы и форма - стало существенным, положительным фактором школьного образования.

Особенно это относится, по моему мнению, к раздельному обучению детей . Ведь мало-мальски знающему особенности развития ребенка известно, что девочки в раннем школьном возрасте (приблизительно до 6-7 класса) значительно опережают мальчиков в своем развитии. Это значит, что совместное обучение приводит к явному психологическому дисбалансу в классе, и это вовсе не способствует успешному усвоению предметов. Я уж не говорю о том, что проявляющая себя природа, взаимные увлечения отвлекают ребят на уроках, и более того, как бы сказать помягче, - это приводит к определенному сексуальному развращению ребят. Я не школьный учитель, но я слышал от многих из них, да и от родителей множество историй о детских любовных драмах, о ранних сексуальных отношениях, что совсем не способствует не только усвоению уроков, но и приносит огромный вред моральному воспитанию детей. Не знаю как вам, но мне становится очень стыдно, когда я слышу из уст миловидных школьниц громко сказанные на улице, без всякого смущения, грязные непечатные выражения, уж не говоря о сигаретках в руках этих 12-14-летних девчонок. Да вы сами можете видеть и слышать это каждый день.

В наши школьные годы подобного не было и в помине. Это не значит, что мы не встречались с девчонками вне школы. Встречались, конечно, -класса с седьмого нам даже устраивали совместные вечера с танцами - мы к ним готовились задолго, учились танцевать вальсы и полонезы и репетировать какие-то представления. Вечера эти проходили под строгими взглядами наших и их учителей, очень чинно и даже торжественно. Мы, мальчишки, учились быть галантными кавалерами, а раскрасневшиеся от смущения девочки в их парадных платьицах все казались нам красавицами. Но это было вне уроков, это было за пределами класса, это никак не влияло на наше обучение. При этом равное развитие мальчиков в мужской школе не давало повода чувствам какой-либо ущербности, коварства или зависти. Да, среди нас были отличники, были и двоечники, но это оставалось только в классе, и это не мешало общей дружбе ребят. На уроках литературы и истории нам рассказывали о высоких моральных качествах, о чести, об истинной дружбе и чистой любви, о подвигах и самопожертвовании. И для многих из нас школьная дружба осталась самой светлой, и для многих она продолжается до сих пор. То же самое относилось в полной мере и к женским школам, как в отношении успеваемости, так и морального воспитания, и дружеских отношений, продолжающихся со школьных времен.

Какое счастье, что тогда еще не было развращающего и отупляющего влияния телевидения и тем более Интернета с его необузданной пропагандой порнографии и насилия, не удерживаемой никакими моральными и этическими рамками. В этом смысле нам, школьникам 50-60-х годов прошлого века, очень повезло: мы не были испачканы этой мерзостью и грязью. Конечно, среди молодежи того времени были воры и хулиганы, были и ущербные люди, были и драки «двор-на-двор», «улица-на-улицу». Мы, мальчишки, покуривали «Беломор» начиная с 9-10-х классов. Да, у нас не было свободы, да, мы были закрыты железным занавесом от всего мира и не могли общаться с иностранцами. Да, нам запрещали слушать джазовую музыку и танцевать буги-вуги или читать запрещенных сталинской цензурой писателей. Да, нам врали газеты про ужасы мира капитализма и про наше счастливое детство. И все же я хочу сказать, абсолютно не пытаясь рисовать розовыми красками наши школьные годы, что в наше время было намного меньше пошлости, и потребительского отношения к жизни. И такого разгула разврата, вседозволенности и морального разложения, что мы видим сегодня, тогда уж точно не было. Как не было и наркомании.

…На уроках русского языка нас учили не просто грамотности и избавлению от ошибок. Наряду с усвоением написания слов «стеклянный, оловянный, деревянный» или «в течение, в заключение» и правил расстановки знаков препинания, нас учили правильно и грамотно излагать свои мысли, пользоваться всеми возможностями языка, в котором, по известным словам Михайло Ломоносова, «сочетается великолепие испанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италианского, сверх того, богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языков». Вдобавок мы знали, что наша учительница русского языка, сама прекрасно владевшая им, могла подтвердить эти слова Ломоносова своими знаниями, по меньшей мере, французского, немецкого языков и, возможно, латыни.

Уроки русского были неразрывно связаны с уроками литературы, начиная со «Слова о полку Игореве» - «Не лепо ли ны бяшет, братие, начяти старыми словесы трудных повестий о полку Игореве…» Мы познавали не только старославянский язык (учили наизусть, соревновались, кто больше сможет заучить и кто лучше перескажет по-русски то, что выучил), нас воспитывали воспринимать и понимать красоту и силу слов, необычайную образность и в то же время искренность и безыскусность этого безыменного автора. Мы могли сравнивать подлинный текст с переводом на русский язык - мы учились русской литературе . Интересно, а сейчас у нас проходят в школах «Слово о полку Игореве»? Или «проходят» мимо?

На такой фундаментальной основе шаг за шагом, постепенно, строилось изучение наших великих классиков - Жуковского, Грибоедова, Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Тургенева, Некрасова, Льва Толстого, Чехова, А. Н. Островского, М. Горького… Конечно, не обошлось и без «неистового» Белинского, Чернышевского и иже с ними. Но, клянусь, я при всем желании не смогу сейчас вспомнить и даже представить, о чем были «сны Веры Павловны», а вот персонажи и герои наших классиков приходят ко мне на память как живые, давно знакомые и давно любимые друзья. И, как наяву, я могу представить буран, в который попадает юный Гринев, или то колесо коляски Чичикова, которое «до Казани, кажись, не доедет…», или тот старый могучий дуб, который и мне вместе с Андреем Болконским, говорит, что жизнь продолжается, и даже старый Фирс из «Вишневого сада»…

Правда, в то время мы не могли изучать Достоевского или проходить на уроках поэтов Серебряного века, но нет худа без добра - я считаю, что по-настоящему произведения Достоевского можно понимать и стоит читать уже в более позднем возрасте, и еще лучше после обретения знания Библии и Нового Завета . Да и Блока, и Гумилева, Анненского или Ахматову лучше читать в пору «зрелой юности». Уже после приобретения своего личного опыта в жизни.

Заложенные в наши сердца и души произведения наших великих писателей выстроили в нашем сознании прочное представление о России, о русской душе и о русском характере. Все последующие прочитанные мной книги русских и советских писателей лишь дополняли деталями, давали новые знания, осовременивали мои представления, удовлетворяли мое любопытство, но при всем моем уважении и почитании их, они не смогли во мне «поколебать треножник» великих, на творчестве коих и строится вся русская литература. И величайшая благодарность нашим учителям, открывшим нам это богатство. Они нас приучили читать, вчитываться, ценить и любить чтение.

Так получилось, что про другие страны и народы мы могли тогда познавать тоже только из литературы. Англию и англичан мы узнавали из романов Вальтера Скота, по драмам и сонетам Шекспира, Байрона, потом по Диккенсу, затем по Голсуорси, Б. Шоу и т. д. В равной степени Францию нам открывали Стендаль, Флобер, Дюма, Бальзак, Мопассан и другие. Как ни странно, но современная Испания больше всего была представлена Хемингуэем (я не говорю о «Дон-Кихоте» - это весь мир!), Америка - ну, конечно же, она открывалась сначала Фенимором Купером и Майн Ридом, Джеком Лондоном и О. Генри… Этот перечень можно продолжать до бесконечности. Лучше сказать о том, что нам было менее доступно и известно. Это страны Востока и Африки, что можно было объяснить, скорее всего, малым числом переведенных книг писателей этих стран. В какой-то мере этот дефицит покрывали романы Жюль Верна, по страницам которых мы путешествовали по всему миру, включая экзотические страны Востока, Австралии и Южной Америки. Нам на лето выдавались списки книг, которые, по мнению наших учителей, могли быть интересны для прочтения во время летних каникул. Так получалось, что в эти списки незаметным образом попадали и те авторы, на которых были наложены официальные табу - например, стихи Есенина или Блока.

Не менее значительными были уроки по истории. Сначала по истории Древнего мира, потом по всемирной истории и по истории России. Возможно, по прошествии стольких лет после окончания школы мне это стало казаться, а, может, так было и на самом деле, но получалось так, что, когда по истории мы проходили Киевскую Русь, то по литературе мы учили Слово о полку Игореве, изучение смутного времени и самозванцев совпадало с чтением «Бориса Годунова», времен Петра Первого - с чтением «Полтавы» и «Медного всадника». Но, скорее всего, искренне уважаемый нами учитель истории просто рекомендовал нам читать или перечитывать произведения, соответствующие изучаемому времени. На его уроках больше всего мне нравилась эпоха античной Греции и Рима. Из холодных, покрытых сугробами снега улиц Москвы мы попадали в солнечные Афины или Спарту, следили за походами Александра Македонского, смотрели на рисунки и фотографии оставшихся храмов и руин. Наш историк успел до революции побывать в Греции и в Италии, потому по его рассказам у нас возникали некоторые ощущения сопричастности и к историческим персонажам, и к мифическим героям, нам нравилось мужество троянцев и подвиги Геракла, мы, казалось, видели соратников Спартака: Ave, Caesar, morituri te salutant! - Салют, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя! Мы вместе с нашим учителем карабкались по стенам Колизея, проходили под триумфальными воротами цезарей и восхищались полотнами Рафаэля и скульптурами Микеланджело. Не менее интересно мы изучали историю России, подвиги Александра Невского, Дмитрия Донского, войны Петра Первого, подвиги Суворова и Румянцева, войну 1812 года. Мы стремились сами больше прочитать, больше узнать, бегали по вечерам в открытый тогда для школьников в левом крыле дома Пашкова на улице Фрунзе (Знаменки) отдел Ленинской библиотеки, и потом делали доклады. Но все равно наш историк превосходил нас по своей эрудиции и знаниям. По любой теме обязательной и необязательной программы. Он читал нам отрывки из «Илиады» на греческом, изречения Цицерона по латыни, и цитаты по-немецки из Истории Древнего Рима Т. Моммзена. А как же мы гордились собой, если по сообщению кого-то из нас, наш историк замечал: «Интересно, я этого не знал!» Мне кажется, что он здесь просто лукавил, возбуждая в нас тягу к познаниям.

Но это совсем не значит, что другие предметы, как-то: математику, географию, естественные науки и даже рисование, или музыку нам преподавали менее интересно или менее эрудированно. Так, до сих пор логическая ясность и красота математических выражений и формул у меня сопряжена в памяти с высокой сухонькой фигурой моей школьной учительницы математики, в ее строгом черном платье с глухим воротом, с неизменно белоснежно чистым кружевным воротничком. Она нас учила не столько тому, что дважды два = четыре, или логарифмическим таблицам Брадиса, сколько прививала в нас любовь к логике математики и учила получать радость при нахождении правильных решений. Она заставляла нас не бояться исходной сложности формул и уравнений, учила искать нужные пути и получать удовлетворение в победе, главным образом, в победе над собой, над неверием в свои силы. Это побуждало в нас дух соревнования и здорового соперничества - кто быстрее решит или кто найдет лучший путь решения предложенных ею задач.

А наш замечательный физик, благодаря которому я выбрал свой путь и стал радиоинженером. И еще десяток ребят из моего класса пошли по этой стезе. В те годы радиотехника по существу не преподавалась в школе. Он заразил нас изобретательством. Я вспоминаю, как мы, сгрудившись на кухне его маленькой квартиры, что-то паяли, собирали, свинчивали, а потом ходили в городской радиоклуб, который снабжал нас редкими тогда, дефицитными радиодеталями. И какую же мы испытали гордость и радость, когда заработала единственная во всей стране школьная УКВ радиостанция, официально зарегистрированная в Радиокомитете СССР!

Продолжение следует…

Примечания

Почти забытое сейчас слово - не одноклассник, а однокаш ник - тот, кто «ел кашу из того же котла», в данном случае - учился в той же школе.

Сейчас от того перехлеста осталось только выражение: «Россия - родина слонов», но тогда на полном серьезе повсеместно утверждалось и прославлялось неоспоримое первенство русских ученых, инженеров и изобретателей по всем направлениям науки и техники.

А что касается школьной формы, то она также оказывала определенное психологическое, дисциплинирующее воздействие. Недаром все элитные школы на Западе одевают своих воспитанников в исторически устоявшуюся и красивую форму своих школ. К счастью у нас это тоже начинает возрождаться.

К стыду своему могу сказать, что после того, как я стал пользоваться компьютером, моя грамотность стала прихрамывать - вероятно, из-за того, что сама программа стала следить за моим правописанием, стимулируя мою лень обращать внимание на запятые.

Вот, например, что записал Николай Заболоцкий про свои чувства, которые владели им при переводе Слова: «... Сейчас, когда я вошел в дух этого памятника, я преисполнен величайшего благоволения, удивления и благодарности судьбе за то, что из глубины веков донесла она до нас это чудо…. Есть в классической латыни литые, как металл, строки, но что они в сравнении с этими страстными, невероятно образными, благородными, древнерусскими формулами, которые разом западают в душу и навсегда остаются в ней! Читаешь это Слово и думаешь: «Какое счастье, Боже мой, быть русским человеком!».

Если посмотреть шире, то вся русская классическая литература пронизана канонами и духом православия, практически в любом произведении присутствует христианское понятия греха и искупления, несения своего креста и веры. Конечно, и наши преподаватели были, по крайней мере, в их дореволюционной юности, людьми православными, но в 50-е годы об этом предпочитали не заикаться.

Я вспомнил загадку, которую нам задавал наш историк: «Почему Пушкин написал - Шереметев благородный (вернее Шереметевъ), а мы говорим Шереметьево? И как бы он написал Меншиковъ или Меньшиковъ, называя его «счастья баловнем безродным»?» Кто знает, возможно, отчасти поэтому он и не стал называть его фамилию в перечислении «славных соратников» Петра, оставляя ему только его положение «полудержавного господина»? Мой читатель, - я задаю эту загадку Вам.

Школа середины прошлого столетия… Школа советских времен…

Наверно, дети были тогда послушнее и наивнее, чем сейчас, а учителя – принципиальнее. Наверно, советская идеология накладывала отпечаток на образ мыслей тех и других, на процесс обучения и воспитания. Сейчас некоторые идеализируют советскую школу, находя в ней многое из того, чего не хватает школе нынешней.

Что ж… Слово – ученице советской школы 60-х годов XX века.

Начало

Моя школьная жизнь началась в далёком 1959 году в маленькой сельской . Давно это было, но многие моменты остались в памяти навсегда.

Никогда не забуду свою первую учительницу. Звали её Полина Семёновна. Интересная это была женщина. Только представьте: достанет прямо на уроке котлеты или сало – и начинает трапезу. Или консервную баночку откроет, ножом достаёт из неё рыбку за рыбкой – и в рот. При этом урок продолжается: мы как ни в чём не бывало пишем что-нибудь в тетрадках. А после обеда Полину Семёновну клонило ко сну… Ученик отвечает у доски – а она глаза прикроет и подрёмывает. Говорила, что так ей удобнее слушать.

Наверно, взрослые считали её странной. Нам же, первоклассникам, она казалась просто забавной. Думаю, Полина Семёновна, несмотря ни на что, была прекрасным учителем. К четвёртому классу наши почерки стали каллиграфическими, а сложнейшие задачки по арифметике мы щёлкали как орешки. А ещё Полина Семёновна научила нас петь и танцевать. Умудрялась где-то раздобывать специальную бумагу и разноцветные ленточки – и сама мастерила для нас веночки, в которых мы танцевали русские и украинские танцы.

В нашей деревне была только начальная школа, и дальше мне пришлось учиться в соседнем селе. Ходили мы с подругами туда, разумеется, пешком: три километра до школы и столько же – обратно. Причём в любую погоду. Бывало, на дворе метель, мороз – но утром просыпаешься и идёшь учиться. О том, чтобы пропустить уроки, даже разговора не было.

Пятый класс мне запомнился, пожалуй, на всю жизнь. Запомнился обидой, которую забыть не могу до сих пор.

Историю (мой любимый предмет, кстати) преподавал у нас директор школы. Почему-то невзлюбил он меня, хотя готовилась я к урокам основательно и могла ответить на любой вопрос учителя. В самом начале четверти директор вызвал меня к доске и за прекрасный полный ответ поставил «тройку» — без всяких объяснений.

Для меня, отличницы, это был настоящий шок. Тем более, в тот же день моя подруга получила «пятёрку» по истории за ответ гораздо хуже моего. Тогда я не знала, что отец её был каким-то начальником, не подозревала, что взрослый человек способен на подлость по отношению к ребёнку. Зато свято верила: учитель всегда прав. Именно эти слова повторяли мне мои родители: они даже слушать не пожелали о какой-то там детской обиде. А для меня то была трагедия…

Всю четверть я зубрила историю – но меня не спрашивали! Директор вызвал меня к доске только в последний день четверти – и оценил отличный (я это точно знаю!) ответ на «хорошо». В четверти вышла «тройка». Учитель поставил – и забыл. Для меня же дело закончилось нервным расстройством и лечением в неврологическом отделении местной больницы…

А бывало и так…

Муж часто рассказывал, как он учился в начальных классах. Рассказывал – и смеялся.

У его первого учителя было специфическое (особенно для послевоенных лет) имя – Адольф Фёдорович. Но дело не в имени. Человек он тоже, судя по всему, был специфический.

Отец мужа работал в магазине, а значит, был, по деревенским меркам, уважаемым человеком. И, наверно, поэтому сын его был первым учеником. Придёт бывало Адольф Фёдорович в магазин – и давай перед папой сыночка расхваливать. «Вот поглядите, — говорит, — Михаил Николаевич, ваш Юрка-то сегодня «пятёрку» получил!» А сынок сидит под прилавком – удивляется: его сегодня даже не спрашивали! Зато папаша доволен – и муки учителю насыплет, и крупы, и сахару.

Таким вот образом учился Юра все четыре начальных класса. Потом перешёл в другую школу – и сразу же остался на второй год. Спасибо Адольфу Фёдоровичу…

Антонина Ивановна Чумакова

Фотографии — из личного архива

Школьные годы чудесные,
С дружбою, с книгою, с песнею,
Как они быстро летят!
Их не воротишь назад.
Разве они пролетят без следа?
Нет, не забудет никто никогда
Школьные годы.

Я неслучайно выбрала эпиграфом к этой статье слова из песни «Школьные годы», музыку к которой написал Д. Кабалевский на стихи Е. Долматовского. Она появилась впервые в эфире в 1953 году и сопровождала практически весь период моего обучения в школе. Именно в 1953 году я пошла первый раз в первый класс…

У меня с самого детства была очень близкая подружка Лариса. Мы жили в одном доме: она в коммунальной квартире на втором этаже, я на третьем. Наши мамы тоже дружили. В школу мы должны были идти вместе, но в разные классы. Меня записали в 1-г класс, а Ларису – в 1-в. Я по этому поводу была очень расстроена и даже немного поплакала. Мама отвлекла мое внимание тем, что надо начать готовиться к школе: купить новую форму, портфель, учебники, тетради, карандаши, ручки и еще массу нужных и интересных вещей. За лето мне предстояло отрастить волосы, чтобы пойти в школу с косичками. Короче говоря, предстояло очень интересное время, так что очень скоро я забыла про все свои обиды.

Ленинградская школа № 104

Первым делом мне была куплена форма: коричневое платье, черный и белый фартуки. Все покупалось на несколько размеров больше, « на вырост». Мама подкоротила форменное платье, на передниках сделала фигурные складочки. Форма сидела на мне как влитая. Платье были скромно украшено белым воротничком и манжетами. В те поры ношение воротника и манжетов было обязательным. В один из дней мы пошли в большой универмаг, где продавалось все необходимое для школьников. Мне купили большой коричневый портфель с несколькими отделениями, тетрадки в специальную линейку и клетку, простые и цветные карандаши, ручку, коробку с перьями, пенал, краски, альбом и еще много всяких мелочей. Все это богатство было помещено в портфель, и я с гордым видом вышагивала по улице, неся его своей руке. Мне казалось, что все прохожие на улице смотрят на меня с большим восхищением и одобрением. На самом деле, им, конечно, не было никакого дела до ребенка, тащившего тяжелый портфель.

Я - в первом классе с букварем

Мама сказала, что за учебниками мы должны идти в школьную библиотеку. Почему-то в то время учебники развозили по школам, где они выдавались ученикам соответствующих классов. Такой порядок распределения учебников оставался довольно долго. Незадолго перед началом учебного года мы Ларисой и наши мамы пошли наконец-то за первыми школьными книжками. В библиотеке толпился народ: старшие ребята пришли за учебниками сами, а малыши с родителями.

Школа мне показалась огромным дворцом: большая, светлая, просторная. Уже позже я узнала, что ленинградская школа номер 104 была построена в 1930-32 годах по проекту архитектора В. Мунца, автора проектов многих школ нашего города. В главном трехэтажном корпусе на втором и третьем этажах были расположены классные комнаты, а на первом - кабинеты труда, слесарная и столярная мастерские, различные служебные помещения. Короткой галереей на столбах главный корпус был связан с двухэтажным крылом, в котором находились библиотека, столовая, пионерская комната. Важным элементом здания школы был параболический выступ на стыке корпусов. В нем размещались вестибюль и актовый зал. Следует добавить, что в главном корпусе были большие коридоры и рекреации, где было удобно прогуливаться или побегать во время переменок.

Но вернемся в библиотеку. Вот уже подошла наша очередь, и учительница вручила мне стопку моих первых учебников: букварь, родную речь, прописи, арифметику. Больше всего мне понравился букварь. Он был зеленого цвета и по формату больше других книг. Когда я его открыла, то с первой страницы на меня по-отечески тепло смотрел Иосиф Виссарионович Сталин. (Я уже знала, что в марте 1953 вождь всех народов скончался). Как же я была счастлива: скоро начнется мой первый учебный год, а у меня уже все есть для школы. В ночь на первое сентября я практически не спала, боялась. Что я могу опоздать в школу…

В первый погожий сентябрьский денек
Робко входил я под светлые своды.
Первый учебник и первый урок -
Так начинаются школьные годы.

Наконец, наступило утро. На вешалке висела новенькая форма с белым фартуком, под столом – портфель, укомплектованный всем необходимым для школьных занятий. Я быстренько умылась и что-то проглотила на завтрак. Потом мама стала мне заплетать косы из очень коротких волос, они никак не хотели заплетаться, особенно с длинными белыми лентами. После многотрудных усилий на моей голове красовалось 2 огромных банта. Пора было двигаться. В одной руке я держала букет цветов, во второй огромный до полу портфель. Я наотрез отказалась отдать это сокровище маме, которая предложила мне поднести портфель. Ведь я уже настоящая школьница! Мы зашли за подружкой Ларисой, которую сопровождала ее мама, и двинулись к школе. Надо заметить, что когда я пошла в школу, то в стране еще было раздельное обучение. Наша школа была женской.

На школьном стадионе было много учеников и их родителей, кругом цветы. Все очень торжественно. Потом всем ученицам предложили построиться по классам. Мама нашла мой класс, я заняла место в первом ряду, чтобы получше все рассмотреть. Перед учениками выступила директор школы - Мария Федоровна Киршина. Она поздравила всех с началом учебного года, объяснила, что мы должны хорошо учиться, быть патриотами своей Родины, чтобы из нас выросли достойные продолжатели дела Ленина-Сталина, и еще что-то в этом духе. Потом выступал завуч, старшая пионервожатая и еще какие-то люди.

После торжественной линейки все построились парами, и пошли в свои классы. Мой класс находился на третьем этаже. Нас сопровождала молоденькая женщина, с очень серьезным выражением лица в строгом синем костюме. Оказалось, что эта наша учительница Екатерина Александровна, которая будет у нас вести все уроки.
Мне она очень понравилась. Когда все ученицы пришли в класс, то начался процесс рассаживания их по партам. Сами парты были черные и с откидывающимися крышками. Они были разного размера. Во время медосмотра доктор писал номер парты в карточке для каждого ученика. Впереди сидели самые мелкие девочки, а также те, у которых были проблемы со зрением. Мне досталось место на третьей парте в средней колонке. Моей соседкой была симпатичная темноволосая девочка с кудрявыми волосами и странной фамилией Бонч-Бруевич. Она проучилась с нами только один год, и родители перевели ее в другую школу. Ее отец был знаменитый физик, а дедушка – не менее знаменитый военачальник.

Первое сентября пролетело очень быстро, дальше начались трудовые учебные будни. Каждое утро начиналось одинаково: подъем, завтрак, дорога в школу. Школа находилась в 10 минутах ходьбы от дома, но нужно было переходить 2 больших проспекта с интенсивным движением, поэтому до третьего класса включительно нас с Ларисой по очереди водили в школу наши мамы. Каждое утро в 8.45 утра в школе было построение, легкая физическая разминка, потом все расходились по классам. Перед входом в класс стояли две «санитарки», которые проверяли, чистые ли у одноклассниц руки и уши…

Первые полгода мы учились читать, считать и писать, причем писали только карандашами. Я с нетерпением ждала того момента, когда же можно будет начать пользоваться перьевой ручкой. Учение продвигалось вполне успешно: букварь остался уже позади вместе с «мамой, моющей раму». Начались уроки чистописания чернилами. Вот тут-то и я намучилась вдосталь: постоянные кляксы, кривые, словно пьяные буквы. Писала я эти буквы по много раз и в школе, и дома, но результат был тот же самый. Да, и в дальнейшем мой почерк напоминал письмо, которое называют, «пишет, как курица лапой».

Наша учительница, Екатерина Александровна, вела у нас все уроки, за исключением физкультуры. В осенние и весенние месяцы, когда на улице было тепло, мы занимались на школьном стадионе. В холодное время года в спортивном зале. В школе имелись 2 просторных спортивных зала со множеством снарядов и шведской стенкой. Я любила уроки физкультуры, на которых можно было побегать, размяться и «выпустить пар».

В школе примерно раз в 2 месяца проводились родительские собрания, где Екатерина Александровна устраивала «разбор полетов» для каждого ученика. Моим родителям повезло, меня в основном хвалили за усердие. Несколько раз родителям вручали благодарности за мое примерное поведение и прилежание. Благодарность была напечатана на машинке на четвертушке листа формата А4 под копирку. Для фамилии было оставлено место, куда учительница от руки вписывала фамилию ученика. У меня в архиве сохранилось несколько таких пожелтевших от времени листочков.

Перед началом моего второго учебного года было принято решение о переводе всех школ на совместное обучение мальчиков и девочек. А это значило, что часть учениц должно покинуть нашу школу, а на их место придут новые ученики мужского пола. Мы все с нетерпением ожидали первого дня занятий. Надо сказать, что с приходом мальчиков спокойная размеренная школьная жизнь закончилась. Моим новым соседом по парте оказался Славик. Он был большим любителем повертеться на уроках, был ленив, невнимателен, все время пытался выжить меня с моей парты, таскал за подросшие за год косички. Я приходила домой в слезах, на следующее утро мама шла со мной в школу и имела очередной разговор с учительницей. Наконец, меня пересадили к девочке, все вернулась на круги своя…

Вот на груди алый галстук расцвел,
Юность бушует, как вешние воды.
Скоро мы будем вступать в комсомол -
Так продолжаются школьные годы.

В третьем классе подошло время, когда всех ребят обещали принять в пионеры, но не сразу, а в несколько заходов. Первыми такой чести удостоились отличники и хорошисты. Я была в их числе. Родители купили мне красный галстук. Это торжественное событие происходило в музее Революции. Нас построили всех в один ряд. Сначала перед нами выступила старшая пионервожатая, потом старенький революционер, потом мы произнесли клятву. Эту самую клятву следовало начать учить заранее, особенно внимательно повторяя ее в ночь перед знаменательным днем, дабы не забыть или перепутать слова перед «лицом своих товарищей». Звучала она примерно так: ««Я (имярек) вступая в ряды Всесоюзной Пионерской Организации имени Владимира Ильича Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Родину. Жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия. Всегда выполнять Законы пионеров Советского Союза». После этого старшие ребята повязали нам красные галстуки. После этого самая активная отличница из нашего класса прочитала стихотворение:

«Как повяжешь галстук, береги его!
Он ведь с нашим знаменем цвета одного.
А под этим знаменем в бой идут бойцы,
За победу бьются братья и отцы.
Пионерский галстук, нет его родней,
Он, от юной крови, стал еще красней!»

Счастливые и довольные мы покидали музей Революции, переполненные своей значимостью, и принадлежностью к пионерской организации.

Наш класс поделили на три звена: каждая колонка парт – отдельное звено, выбрали председателя совета отряда и трех звеньевых. Мне очень хотелось занять какую-нибудь «руководящую должность», но, увы, мне не повезло…

В четвертом классе мы уже себя чувствовали опытными пионерами и старались принимать активное участие в жизни пионерской организации нашей школы. Помню, что мы должны были собирать макулатуру. За это самым активным участникам была обещана путевка в Артек… Мы с подружкой Ларисой обсудили эту новость и решили, что путевка должна быть нашей. Но где найти столько макулатуры? Газеты и старые журналы уже были снесены в школу, но их вес был ничтожно мал. Мы занялись поисками. Как-то гуляя в районе Выборгского райисполкома (почти рядом с нашим домом) мы обнаружили сарай, у которого была выбита доска на задней стенке. Сунув туда голову, мы обнаружили груды бумажных папок, сваленных в углу сарая. Вероятно, это был какой-то архив, который так небрежно хранился. Для нас это было ну просто сокровище. Дело происходило зимой, мы быстро сбегали за санками, нагрузили их по максимуму и отвезли домой, потом повторили эту операцию несколько раз. В результате дома у меня и Ларисы образовались залежи макулатуры, наши родители были недовольны, что мы тащим в дом всякий хлам. Но мы объяснили важность момента и были поняты. В последующие несколько недель мы каждый день тащили тяжелые тюки с бумагой в класс, взвешивали их и складывали в угол. Скоро вся бумага перекочевала в школу. Мы решили, что этого недостаточно, и навестили заветный сарай еще раз, но, увы, задняя стенка оказалась заколоченной, и Клондайк иссяк.

Конец этой истории был очень прозаический. Нашу бумагу сдали в общий котел за весь класс, все уже забыли про путевку в Артек. Вернее в Артек поехала дочка старшей медсестры школы, не собирая бумагу вовсе, а у нас осталась глубокая обида на несправедливость. Это поубавило мое дальнейшее рвение участвовать во всяких сомнительных проектах…

В пятом классе начался новый этап нашего обучения в школе. После начальной школы с одной учительницей мы стали изучать много новых предметов. Некоторые предметы такие, как физика, химия, биология изучались в специальных кабинетах с большим набором интересных приборов, химических ингредиентов и наглядных пособий. Я очень любила математику, физику, биологию, географию, и, конечно, немецкий язык. Про последний предмет будет особый разговор.

Первый урок немецкого языка начался необычно. Дверь в наш класс распахнулась и вошла очень странная женщина. На вид ей было за шестьдесят лет. Лицо напоминало печеное яблоко, все в разнообразных морщинах, единственное яркое пятно – это яркая помада на губах, всегда слегка размазанная вокруг рта. Волосы были уложены вокруг головы в виде валика, из которого всегда наполовину торчали шпильки. Чулки собрались гармошкой около коленок. Короче, первое впечатление было такое, что в класс вошла клоунесса. Да и имя у нее было какое-то странное – Генриетта Абрамовна! В классе раздался дружный гогот, но Генриетта Абрамовна не обратила на реакцию учеников никакого внимания. Ох, как же мы были неправы! Через два урока мы все поголовно были влюблены в нашу учительницу немецкого языка. Она была несколько странноватой, но глубоко любила свой предмет, и знала, как его преподать глупым школярам. Мы все увлеклись изучением иностранного языка, равнодушных не было. Уже в 6 классе мы могли общаться на первом уровне, в 7 классе мы все принимали участие в розыгрыше небольших сценок, как на уроках, так и в кружке немецкого языка. В выпускном восьмом практически весь класс сдал экзамен по немецкому на хорошо и отлично.

Как нас учили? Нам повезло, что мы учились еще в тех школах, которые сохраняли все качества прекрасного русского образования. А наши учителя были из того времени, когда слова «сеять разумное, доброе, вечное» было их основным жизненным принципом, который они впитали вместе с высоким понятием учитель. Неустанное служение наших учителей этому завету не могло не отзываться в нас, ведь оно проявлялось в каждом нюансе их общения с нами, на каждом уроке, в каждом слове, обращенном к нам. Это выражалось и в той серьезности их отношения к своему предмету, и иногда в некоторой ревности по отношению к другим дисциплинам, и в искреннем желании передать нам знания, научить нас, как это имело место в уроках Генриетты Абрамовны.

Вероятно, мое поколение было достаточно счастливое: что тогда еще не было влияния телевидения и тем более Интернета. Конечно, среди молодежи того времени были воры и хулиганы, были и ущербные люди, были и драки «двор-на-двор», «улица-на-улицу». Да, у нас не было свободы, да, мы были закрыты железным занавесом от всего мира и не могли общаться с иностранцами. Да, нам запрещали слушать джазовую музыку и танцевать буги-вуги или читать запрещенных цензурой писателей. Да, нам врали газеты про ужасы мира капитализма и про наше счастливое детство. И все же я хочу сказать, абсолютно не пытаясь рисовать розовыми красками наши школьные годы, что в наше время было намного меньше пошлости, и потребительского отношения к жизни.

Русский язык и литературу нам преподавала завуч школы Нина Алексеевна. Женщина -35-40 лет, великолепно сложенная, миниатюрная, всегда на высоких каблуках. Приветливая, уважительная к ученикам. Она на уроках русского языка нас учила не просто грамотности и избавлению от ошибок. Наряду с усвоением написания слов: «стеклянный, оловянный, деревянный» или «в течение, в заключение» и правил расстановки знаков препинания, она учила правильно и грамотно излагать свои мысли, пользоваться всеми возможностями языка, в котором, по известным словам Михайло Ломоносова: «сочетается великолепие испанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италианского, сверх того, богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языков». Вдобавок мы знали, что наша учительница русского языка, сама прекрасно владевшая им, могла подтвердить эти слова Ломоносова своими знаниями, по меньшей мере, французского, немецкого языков и, возможно, латыни.

Уроки русского были неразрывно связаны с уроками литературы, начиная со «Слова о полку Игореве». Мы познавали не только старославянский язык (учили наизусть, соревновались, кто больше сможет заучить и кто лучше перескажет по-русски то, что выучил), нас воспитывали воспринимать и понимать красоту и силу слов, необычайную образность и в то же время искренность и безыскусность этого безыменного автора. Мы могли сравнивать подлинный текст с переводом на русский язык – мы учились русской литературе.
На такой фундаментальной основе шаг за шагом, постепенно, строилось изучение наших великих классиков – Жуковского, Грибоедова, Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Тургенева, Некрасова, Льва Толстого, Чехова, А. Н. Островского, М. Горького… Конечно, не обошлось и без Белинского, Чернышевского и иже с ними. Но, клянусь, я при всем желании не смогу сейчас вспомнить и даже представить, о чем были «сны Веры Павловны», а вот персонажи и герои наших классиков приходят ко мне на память как живые, давно знакомые и давно любимые друзья.

Заложенные в наши сердца и души произведения наших великих писателей выстроили в нашем сознании прочное представление о России, о русской душе и о русском характере. Все последующие прочитанные мной книги русских и советских писателей лишь дополняли деталями, давали новые знания, осовременивали мои представления, удовлетворяли мое любопытство. И величайшая благодарность нашим учителям, открывшим нам это богатство. Они нас приучили читать, вчитываться, ценить и любить чтение.

Так получилось, что про другие страны и народы мы могли тогда узнавать тоже только из литературы. Англию и англичан мы узнавали из романов Вальтера Скота, по драмам и сонетам Шекспира, Байрона, потом по Диккенсу, затем по Голсуорси, Б. Шоу и т. д. В равной степени Францию нам открывали Стендаль, Флобер, Дюма, Бальзак, Мопассан и другие. Знания об Америке были почерпнуты из книг Фенимора Купера и Майн Рида, Джека Лондона и О. Генри… Нам на лето выдавались списки книг, которые, по мнению наших учителей, могли быть интересны для прочтения во время летних каникул.

Не менее значительными были уроки по истории. Сначала по истории Древнего мира, потом по всемирной истории и по истории России. Возможно, по прошествии стольких лет после окончания школы мне это стало казаться, а, может, так было и на самом деле, но получалось так, что, когда по истории мы проходили Киевскую Русь, то по литературе мы учили Слово о полку Игореве, изучение смутного времени и самозванцев совпадало с чтением «Бориса Годунова», времен Петра Первого – с чтением «Полтавы» и «Медного всадника». Но, скорее всего, искренне уважаемый нами учитель истории просто рекомендовал нам читать или перечитывать произведения, соответствующие изучаемому времени. На его уроках больше всего мне нравилась эпоха античной Греции и Рима. Из холодных, покрытых сугробами снега улиц Ленинграда мы попадали в солнечные Афины или Спарту, следили за походами Александра Македонского, смотрели на рисунки и фотографии оставшихся храмов и руин. Не менее интересно мы изучали историю России, подвиги Александра Невского, Дмитрия Донского, войны Петра Первого, подвиги Суворова и Румянцева, войну 1812 года.

Но это совсем не значит, что другие предметы, как-то: математику, географию, естественные науки и даже рисование, или музыку нам преподавали менее интересно или менее эрудированно. Так, до сих пор логическая ясность и красота математических выражений и формул у меня сопряжена в памяти с низенькой и пухлой учительницей математики Брониславы Станиславовны, в ее строгом сером костюме. Она нас учила не столько тому, что дважды два - четыре, или логарифмическим таблицам Брадиса, сколько прививала в нас любовь к логике математики и учила получать радость при нахождении правильных решений. Она заставляла нас не бояться исходной сложности формул и уравнений, учила искать нужные пути и получать удовлетворение в победе, главным образом, в победе над собой, над неверием в свои силы. Это побуждало в нас дух соревнования и здорового соперничества – кто быстрее решит или кто найдет лучший путь решения предложенных ею задач.

Отдельная песня о трудовом воспитании. Начиная с 6-7 класса, мы должны были проходить трудовую практику в столярной и слесарной мастерских. В шестом классе – это была столярная мастерская. Практика была обязательной для девочек и мальчиков. Сначала в столярной мастерской мы должны были сделать табуретку. Я помню, что я очень старалась сделать эту проклятую табуретку, но получила за нее четверку. Честно говоря, она выглядела жутковато, даже с моей точки зрения. Во второй четверти мы работали в слесарной мастерской. Основная цель практики заключалась в том, чтобы научиться работать на токарном станке и сделать совок для мусора. Я начала свою практику с работы на токарном станке. После того, как я сломала резец, учитель с матюгами отослал меня делать совок для мусора. Эта была не простая задача. Нужно было на металлической заготовке сделать разметку, потом придать форму этому совку и закрепит заклепками ручку. В течение нескольких месяцев я делала эту жуткую работу. На выходе получилось что-то напоминающее совок, но с кривой ручкой. Я получила четверку за многотрудный проект. Когда я принесла домой это жуткое произведение, мои родители были счастливы и похвалили меня за мои труды. Кстати сказать, этот совок служил нам верой и правдой много лет…
Несколько слов о моей «карьере» в пионерской организации. Ни звеньевой, ни председателем совета отряда я не стала, но каким-то странным образом я попала в совет дружины. Я не помню, как это произошло, но точно помню, что я с большой гордостью носила две красных лычки на белом фоне на левой руке в течение двух лет. Эта должность была выше, чем председатель совета отряда. Что входило в мои обязанности? Пару раз в месяц присутствовать на заседании совета дружины. Никакой ответственности, никаких действий! Мне это очень нравилось. Однако к восьмому классу моя пионерская карьера закончилась. Приоритеты поменялись, все стало неинтересным.

В в 1960г. «существенным моментом в развитии школы» стала ее политехнизация. Десятилетние школы реорганизовывались в одиннадцатилетние школы, средние, политехнические с производственным обучением - так решалась задача укрепления связи школы с жизнью. Выпускники школы должны были быть готовы со школьной скамьи прийти на производство. К сожалению, наша любимая школа номер 104 должна была стать восьмилеткой, а всем ученикам после 8 класса надлежало сделать выбор: продолжить образование в школе с одиннадцатилетним образованием, поступить в техникум, или пойти в ремесленное училище и приобрести какую-нибудь рабочую профессию. Весной нас ждали выпускные экзамены, а после этого расставание с любимой школой.

Жизнь - это самый серьезный предмет.
Радость найдем, одолеем невзгоды,
Белые ночи, весенний рассвет -
Вот и кончаются школьные годы.

Я решила продолжить учебу в школе номер 118. До нее от моего дома нужно было ехать на трамвае, но ближе ничего не нашлось. Это была политехническая школа с производственным обучением. Из моей прежней школы сюда перешли несколько моих бывших одноклассников. Я оказалась в 9-9 классе, а всего девятых классов было 12! Учебный и производственный процесс в этой школе выглядел следующим образом. 4 дня в неделю мы должны были учиться. В каждый из этих дней было 3-4 сдвоенных урока. Два дня в неделю отводилось производственной практике, которая будет проводиться на базе завода «Светлана». Я себе плохо представляла, как это будет выглядеть на практике.

Практика превзошла самые худшие ожидания. Однако, все по порядку. Первого сентября мы пришли в школу. Она была четырехэтажной. После нашей роскошной 104 школы, все пространство внутри казалось тесным, переполненным народом. На каждом этаже располагались классы, выходившие своими дверями в общий холл, где в перерывах между занятиями яблоку было негде упасть от снующих туда-сюда учеников. Кто был автором этого «душегубного проекта» история умалчивает. В нашем классе было ровно 30 человек: 20 девочек и 10 мальчиков. Классным руководителем был математик Иосиф Борисович Лифшиц. Его вступительная поздравительная речь была очень своеобразной « Ну, что, бездельники, вы думаете, что на курорт попали? Если так, то вы ошибаетесь, я вам покажу, что здесь работать надо. Я из вас, лоботрясов, людей сделаю…" Дальше в таком же ключе он поздравил нас с началом нового учебного года. Я поняла, что скучать и расслабляться здесь мне не придется.

Нам пришлось забыть о привычных четвертях, поскольку итоговые отметки будут выставляться раз в полгода. Предметы были все знакомые, но учителя другие, другой класс, другая атмосфера, иные порядки и стиль общения. Директором школы в ту пору была Елена Ивановна, заслуженный педагог, очень красивая женщина. Она преподавала у нас историю. Она как-то сразу выделила наш класс из 12 других. Елена Ивановна была вся насквозь пропитана коммунистическими сталинскими идеалами, которые были руководством ко всем ее действиям. В нашем классе она выбрала наиболее активных ребят, которые успешно продвигались в своей карьере по комсомольской линии. Они были проводниками всех ее идей, они же способствовали тому, что класс был поделен на две неравные части: ученики, приближенные к ней, и прочую «черную кость». Поначалу для меня это выглядело как-то очень странно: почему одним – зеленый свет, а других и за людей не считают. Никто не обсуждал друг с другом эту странную ситуацию, поскольку было чревато, но, как оказалось, « изгои» чувствовали свою никчемность…

На первом уроке математики Иосиф Борисович еще больше застращал нас, сказав, что если при ответе у доски ученик получит двойку, то до конца полугодия он не намерен его больше спрашивать, пока тот ему не сдаст весь предыдущий материал. Так все и было. Один раз я оказалась в этом качестве: два месяца мне пришлось сдавать пройденные темы Швейку (подпольная кличка Иосифа Борисовича), и только после этого он начал меня вызывать к доске. Несмотря на специфический стиль общения, мы очень полюбили Швейка и его уроки математики. Он заложил и вбил в нас математику так, что разбуди ночью, ответим на любой вопрос без запинки. Великий был педагог!

В первом полугодии Елена Ивановна объявила, что самые достойные будут приняты в члены ВЛКСМ. Конечно, первыми ласточками были ее любимцы. Из них же был сформирован комсомольский актив класса и школы. Уже тогда, в 15 лет я для себя решила, что никогда, ни при каких обстоятельствах я не буду членом этой организации. Когда, несколько месяцев спустя, были открыты двери для приема в комсомол, я постаралась избежать этой чести. На классном комсомольском собрании меня несколько раз «вызывали на ковер» и спрашивали, почему я так упорно не хочу быть членом ВЛКСМ. Я отвечала, что я не считаю себя готовой к такому ответственному шагу. Слава Богу, потом меня оставили в покое.

Как я уже упоминала, наш класс отличался суперактивностью в общественной работе под чутким руководством Елены Ивановны. Например, мы всем классом взяли шефство над пятиклассниками из интерната для детей-олигофренов. Интернат находился по соседству, и мы туда часто наведывались и помогали «детишкам» делать уроки. В пятом классе интерната учились мальчики на 1-2 года старше нас. Это шефство продолжалось до тех пор, пока один из наших подшефных не изнасиловал девочку из нашего класса. Естественно, разгорелся большой скандал. Девочке пришлось покинуть нашу школу.

Еще один пример внеклассной работы, которая ускользнула из-под ока Елены Ивановны. У одной одноклассницы мама работала в музее религии и атеизма. Мы ее попросили пригласить маму, чтобы она прочитала нам несколько лекций по истории разных религий. Дело хорошее и нужное. То, что она нам рассказала про религии мира, было так интересно и захватывающе, что в головах слушателей созрела идея пообщаться с реальными верующими людьми. Дама-лектор сказала, что по соседству со школой находится церковь баптистов. Можно посетить собрания верующих и затем пообщаться со служителями церкви. Сказано – сделано. Мы всем классом пришли на такое собрание, потом остались подискутировать со служителями культа. Они оказались очень знающими людьми, и общение к обоюдному удовлетворению сторон получилось очень интересным. Потом мы наведывались в эту обитель довольно часто, иногда коллективно «мотали» уроки физкультуры и проводили время в беседах с интересными людьми… Но, это вскоре закончилось, когда Елена Ивановна узнала о нашей затее. Это было несовместимо с ее коммунистической идеологией и принципами. Все получили по заслугам.

Теперь я хочу рассказать о так называемом производственном обучении. Наш класс был поделен на две части. Поскольку будущая работа должна происходить в 2 смены, то одну неделю мы должны работать в утреннюю смену, вторую - в вечернюю. Перед работой был небольшой ликбез, где нам рассказали о заводе «Светлана», ознакомили с правилами техники безопасности и распределили по цехам. Я попала в цех номер 9, где меня посадили собирать высокочастотные пентоды с короткой характеристикой анода, а проще говоря, маленькие радиолампы. У каждой работницы свой столик с электросварочным станком. Работа заключалась в том, что надо было приварить к основанию несколько малюсеньких проводочков, не повредив экранные сетки лампы. Невооруженным глазом все это не разглядеть, поэтому каждый пользуется лупой с большим увеличением. Когда мне все показали и объяснили, то через полчаса у меня начали болеть глаза, а к концу моей 4-х часовой смены все было в тумане. Утренняя смена начиналась в 6.30 утра. Вставать надо было в 5 часов, поскольку надо до рабьего места добираться на транспорте. В вечернюю смену было легче, она начиналась в 15.00. За выполненную работу нам полагалась зарплата. Моя первая зарплата составила 2 рубля и 50 копеек, и я с гордостью отдала деньги маме. Сходив 2 раза в утреннюю смену, я поняла, что работа на заводе не для меня. Поскольку никакого учета посещения завода школьниками не существовало, то я быстро «перешла на свой рабочий график»: посещала завод только, когда работала в вечернюю смену. За три года никто никогда меня не спросил об этом самоуправстве.

За три года обучения в этой школе я получила хорошее среднее образование, но было жаль года, потерянного на постылом заводе. После окончания школы все учащиеся нашего класса поступили в ВУЗы с первой попытки. 15 человек из 30 пошли учиться в Политехнический институт. Подготовка по математике, физике, химии была у всех на высоте. Когда передо мной встал выбор, куда же направить мне свои стопы для получения высшего образования, то я колебалась между историческим, юридическим и физико-математическим факультетами ЛГУ, а поступила на биофак, где нашла применение всем полученным в школе знаниям, особенно математики…

Давно, друзья веселые,
Простились мы со школою…

Прошли годы, десятилетия, и вот однажды вечером в моей квартире раздался звонок. Звонила одноклассница Надя, она сказала, что в этом, 2004 году, исполняется 40 лет, как мы окончили школу. Инициативный комитет во главе с Еленой Ивановной (!) хочет пригласить меня на встречу с одноклассниками. Я даже поначалу потеряла дар речи, но потом быстро пришла в себя и стала уточнять детали, где, когда, во сколько, что принести с собой. Встреча была назначена на 9 февраля, будет проходить на улице Чайковского, в доме, где располагается редакция коммунистической газеты. Зять Елены Ивановны – главный редактор этого печатного органа! Надя сообщила, что на встречу обещал придти наш любимый физик Виктор Абрамович и учительница литературы Дина Давыдовна. Конечно, я сразу согласилась, поскольку было интересно повидаться с людьми, которых не видела 40 лет.

Настало 9 февраля, и я уже подходила к дому, где будет происходить встреча моих одноклассников. Я открыла дверь в парадную, и тут же столкнулась с охранником. Я ему все объяснила, он сказал, что надо на лифте подняться на 3 этаж. Там я легко нашла требуемое помещение. Это оказался очень просторный офис, все стены которого были обшиты темными дубовыми панелями, дорогая мебель, множество больших и малых кабинетов. В самом большом помещении накрывали огромный стол. Всем руководила Елена Ивановна. В свои 75+ лет она выглядела просто красавицей: такая же прямая, с точеным лицом, элегантная… Казалось, что время над ней не властно. Наших учителей уже привезли, они выглядели молодцевато, но им было далеко до Елены Ивановны. Потихонечку народ подтягивался, то тут, то там слышались возгласы удивления, радости. Практически всех можно было узнать. Наши мальчики немного погрузнели и полысели, но девочки до сих пор были привлекательны.

Елена Ивановна всех пригласила к столу. Что интересно, что бывший комсомольский актив занял места около нее, тогда, как «прочая шушера» сконцентрировалась на другом конце стола. Ничего не изменилось за 40 лет. Во время вечера я общались с моими соседками, и они в один голос стали вспоминать о расслоении класса на две неравные части. Теперь мы по полной программе совершенно свободно могли это обсуждать. На встречу одноклассников пришло больше 20 человек. Я не знаю, как удалось найти такое количество людей спустя столько лет. По замыслу Елены Ивановны в ходе вечера все присутствующие должны были представиться и коротенько рассказать о себе. Процедура несколько затянулась, многие хотели в перерывах пообщаться, восстановить утерянный контакт и т.д. Не буду долго утомлять вас всеми подробностями этой встречи.

Однако, в течение всего вечера меня преследовала одна назойливая мысль. Ячейка советского общества – семья - в течение долгих лет смогла сохранить дух коммунистической идеологии. Вероятно, Елена Ивановна долго выбирала мужа для своей дочери, чтобы он по духу и коммунистическому воспитанию мог вписаться в уже существующие семейные порядки. Уже рухнул Советский Союз, прошла перестройка с гласностью, мы давно живем в другом государстве… а тут такой коммунистический оазис в центре Санкт-Петербурга! Я думаю, что и внуки и правнуки Елены Ивановны будут продолжать «правое дело» своих предков. Их семейный вагон намертво пристегнут к тому паровозу, который летит вперед и остановится только в Коммуне. Почему-то у меня было очень гадкое чувство, что меня опять окунули с головой с ту бочку дегтя, из которой я так долго выбиралась…

А давайте-ка вспомним, чему и как учили в советской школе. Да не просто так поностальгируем, а со значеньицем. Сразу оговорюсь: вспоминать буду из личной дырявой уже памяти, специально не лезу во всякие справочники и педивикии, потому если где накосячу или что важное забуду - будьте добры, поправьте. Ну, поехали!

О вообще

В школу молодой советский человек шёл, когда ему исполнялось 7 лет. Некоторые родители старались запихнуть своё чадо в учение в 6 лет, но педагоги относились к этому с прохладцей, потому как в 6 ребёнок ещё не готов к систематической учёбе не только морально-психологически, но и чисто биологически.

Школьная неделя продолжалась с понедельника по субботу включительно, выходной был только один - воскресенье.

Учебный год начинался строго 1 сентября, единственное исключение - если 1 сентября выпадало на воскресенье (со мной такое случилось в 1974, когда я пошёл во 2 класс), тогда занятия начинались со 2 сентября. Собственно 1 сентября занятий как таковых почти не было, особенно в младших классах, хотя расписание все узнавали заранее и в школу шли уже с необходимым комплектом учебников.

Весь школьный курс был разделён на три этапа:

Начальная школа, 1 - 3 классы

Средняя школа, 4 - 8 классы

Старшие классы, с 8 по 10.

Отдельно выделим такой предмет как "Труд" - трудовое обучение. В начальных классах сводилось к клейке всяких поделок из бумаги и мастерению и разного рода конструкторов, в средней - мальчики осваивали в школьной мастерской молотки и рубанки, а девочки - домоводство.

1 - 3 классы

Классы 1 по 3 относились к начальной школе. В этот период детей (НАС!) учили элементарной грамотности и давали первичные представления об окружающем мире.

Изначально в 1 классе было 3 (прописью - три) основных предмета: письмо, чтение и математика, к ним в довесок шли рисование, музыка, физкультура и природоведение, раз в неделю обязательно был классный час, где обсуждали всякие и всяческие внутриклассные дела (ругали двоечников, хвалили отличников, назначали дежурных итд итп).

Где-то через месяц - другой после начала учёбы предмет "письмо" заменяли на "русский язык", а "чтение" на "литературу".

Все занятия проходили в одном классе, единственное исключение - физкультура. Пока ещё (и когда уже) было тепло, физкультурой занимались на улице, в холодное время - в зале. В конкретно моей школе - в актовом:-)

Состав уроков начальной школы не менялся все три года, разве что только во 2 классе добавляли иностранный язык. Самым массовым был английский, однако в школах изучали и другие языки, включая самую разную экзотику. Полный комплект европейских я не говорю, а за суахили не ручаюсь, но мне известны люди, изучавшие в школьные годы (не факультативно, а в рамках общей программы) китайский, турецкий и фарси.

Все основные уроки вёл один единственный учитель - классный руководитель, отдельные учителя были для музыки, рисования (и то не всегда) и для иностранного языка.

В первом классе нас принимали в октябрята. В чём был глубокий эссенциальный смысл этой "организации" по прошествии стольких лет я уже сказать не могу, но мы носили октябрятский значок и считалось что весь класс составляет один октябрятский отряд. Ну а в третьем классе, по достижении 9 лет, нас принимали в пионеры. Это уже был гораздо более осмысленный шаг, там требовалось хотя бы заучить правила пионеров Советского Союза. Формально можно было и не вступать и, по рассказам учителей и знакомых, такие случаи бывали. Как правило по причине тяжёлой формы христоза головного мозга у родителей.

В пионеры принимали по разному. Самый ходовой вариант - в родной школе, самых выдающихся - на Красной площади, перед Мавзолеем Ленина. На это мероприятие самых выдающихся вступающих свозили со всей страны. Я же удостоился промежуточного варианта - в Мемориальном зале музея Ленина. Получилось пафосно, до сих пор помню.

4 - 8 классы

С 4 класса жизнь школьника резко менялась. Прежде всего, менялся классный руководитель. Во вторых, теперь уроки шли в предметных классах и школьники переходили из класса в класс. Ну и естественно, каждому предмету полагался свой учитель.

Менялся и состав предметов, прежде всего, добавлялись новые, а кое-что пропадало.

Что там было в нормальных условиях в 4 классе сказать точно не могу, потому как школа в которой я учился была экспериментальной и по причине экпериментальности, многое там делалось через зад. И вот пик этого "через зад" пришёлся именно на мой 4-й класс. Дальше, то-ли нужные люди получили свои диссертации, то-ли самым рьяным вставили через тот же зад по самые гланды, но с пятого класса у нас всё более-менее пришло в норму.

В 4 классе, ЕМНИП, появились география и история. История в виде то-ли истории СССР, то-ли "Родная история" - краткий и очень наивный курс истории России - СССР, начиная от первых славян до последнего съезда КПСС. По сути - набор рассказов и анекдотов на тему. Ну, по уровню и возрасту учеников. Ещё я помню учебник Природоведения для 4 класса, но самого предмета у нас не было.

В 5 классе уже была полноценная физическая география и начиналась полноценная история. Также начиналась и биология: 5 - 6 классы (до середины 6-го класса) - ботаника, 6 - 7 - зоология.

Историю преподавали в соответствии с периодизацией смены общественно-экономических формаций (по Марксу с Энгельсом): древний мир - первобытно-общинный строй и рабовладельческие государства, средние века - феодализм, новое время - господство капитализма, новейшее время - с Октябрьской революции, развитие и утверждение социалистического строя. Упор делали на анализ классовой структуры общества, классовую борьбу и социальные революции.

С 6 класса начиналась физика, с 7 класса - химия, а в восьмом изучали анатомию и физиологию человека.

В некоторых школах с 8 класса происходила специализация: биологический класс, математический класс итп.

Также где-то с 6 или 7 класса, точно уже не помню, летние каникулы урезали на один месяц: на июнь полагалась производственная практика. Конкретная реализация этой практики сильно зависела от конкретной школы, её связей с научными и производственными организациями, ВУЗами и тп. Частенько вся "практика" сводилась к тому, что детей сгоняли в школу, давали задание убираться и оставляли балдеть.

В 8 классе мы переступали 14-летний рубеж, покидали по возрасту пионерскую организацию и многие (но далеко не все) вступали в Комсомол. Вот комсомол это уже было вполне осознанное деяние. Там всё уже было по взрослому и индивидуально: заявление, рекомендации 2 членов ВЛКСМ или одного от КПСС, членский билет и членские взносы (для школьников = 2 коп/мес. Для сравнения = 2 коробка спичек или два стакана газировки без сиропа в уличном автомате, или один разговор по телефону в уличном автомате). Процедура вступления в комсомол была довольно длительной, комсомольские билеты вручали в райкоме.

Ходовое мнение было, что членство в ВЛКСМ упрощает поступление в ВУЗ и вообще карьерный рост. На деле многие мои одноклассники поступили в ВУЗ и без этого. С другой стороны, для некоторых ВУЗов членство в Комсомоле было обязательным (Высшая школа КГБ, например).

8 класс был очень важным рубежом: по его окончании проходили экзамены и ученики получали аттестат. А по результатам аттестата происходило разделение: кто-то продолжал учиться в школе с прицелом на ВУЗ, а кто-то отправлялся осваивать рабочие специальности в ПТУ.

9 и 10 классы

В старшей школе происходили свои изменения. Там уже не было русского языка, ЕМНИП, заканчивалась и химия. А вот физику и биологию изучали на более высоком уровне. Биология шла "Общая биология", с элементами генетики, экологии и эволюционного учения. Что там в физике было я не очень помню, но вот точно появлялось обществоведение - основы советского законодательства, по факту.

Продолжалась история, подробно изучали историю СССР.

В 10 классе проходили астрономию, но большей частью уже проходили мимо.

Но главное что происходило в 9 - 10 классах - подготовка к поступлению в ВУЗ. Репетиторы, дополнительные занятия, подготовительные курсы... Ну и ещё такой фактор как возраст и гормоны. Мальчики и девочки уже активно интересовались друг другом. Потому и времени на школу уже практически не оставалось:-)

Ну а завершалось всё Последним звонком (25 мая), выпускные экзамены (очень серьёзно! С плохим аттестатом про ВУЗ можно было сразу забыть!) и 25 июня проходили выпускные балы.

Выпускной бал проходил обычно в школе (что, IMHO, эссенциально правильно, ибо это не просто молодёжная пьянка, а прощание со школой). Начиналось всё с торжественного вручения аттестатов, потом пир. Пир этот предполагался безалкогольным и учителя с родителями следили, чтобы так и было. Но, естественно, уследить за всем не получалось, потому некоторые, особо выдающиеся личности надирались. Но это не было массовым явлением. Классы, кстати, оставались открытыми (кроме особо ценных и опасных помещений, типа библиотеки и каптёрки с реактивами в кабинете химии), так что бывшие уже школьники могли лишний раз поностальгировать в любимых классах.

Начинался бал вечером и завершался с рассветом. И мы, в последний раз, выходили из столь родных школьных дверей. В совершенно новую, уже взрослую, жизнь...

Метки:

Трудовое воспитание да, в разных классах было по разному. И в разных школах тоже. У меня в школе в общем-то была сплошная профанация, а друган учился вождению и после школы автоматом получил права.

Ответить С цитатой В цитатник

А разве у вас в 9-10 классах не было профессионального обучения рабочим специальностям в специальном комбинате - один раз в неделю?

Ответить С цитатой В цитатник

В моей экспериментальной школе этого не было. Возможно, в силу преобладания среди учеников и учителей совершенно конкретного этнического компонента. Поэтому я и забыл об этом написать. В других да, было. Но не только на комбинатах и не только рабочих. У жены, например, в школе проходили практику младшим медперсоналом в одной из больниц. Даже получали диплом медсестры вместе с аттестатом.

Ответить С цитатой В цитатник

Хорошее было время. А у нас можно было выучиться печатать на машинке. Я очень хотела, но подруга отговорила. ВСЮ жизнь жалею, потому что именно этого навыка мне не хватает. А мы с ней пошли на радиозавод закручивать розетки. (((

Исходное сообщение WoleDeMort

А давайте-ка вспомним, чему и как учили в советской школе. Да не просто так поностальгируем, а со значеньицем. Сразу оговорюсь: вспоминать буду из личной дырявой уже памяти, специально не лезу во всякие справочники и педивикии, потому если где накосячу или что важное забуду - будьте добры, поправьте. Ну, поехали!

О вообще

В школу молодой советский человек шёл, когда ему исполнялось 7 лет. Некоторые родители старались запихнуть своё чадо в учение в 6 лет, но педагоги относились к этому с прохладцей, потому как в 6 ребёнок ещё не готов к систематической учёбе не только морально-психологически, но и чисто биологически.

Школьная неделя продолжалась с понедельника по субботу включительно, выходной был только один - воскресенье.

Учебный год начинался строго 1 сентября, единственное исключение - если 1 сентября выпадало на воскресенье (со мной такое случилось в 1974, когда я пошёл во 2 класс), тогда занятия начинались со 2 сентября. Собственно 1 сентября занятий как таковых почти не было, особенно в младших классах, хотя расписание все узнавали заранее и в школу шли уже с необходимым комплектом учебников.

Весь школьный курс был разделён на три этапа:

Начальная школа, 1 - 3 классы

Средняя школа, 4 - 8 классы

Старшие классы, с 8 по 10.

Отдельно выделим такой предмет как "Труд" - трудовое обучение. В начальных классах сводилось к клейке всяких поделок из бумаги и мастерению и разного рода конструкторов, в средней - мальчики осваивали в школьной мастерской молотки и рубанки, а девочки - домоводство.

1 - 3 классы

Классы 1 по 3 относились к начальной школе. В этот период детей (НАС!) учили элементарной грамотности и давали первичные представления об окружающем мире.

Изначально в 1 классе было 3 (прописью - три) основных предмета: письмо, чтение и математика, к ним в довесок шли рисование, музыка, физкультура и природоведение, раз в неделю обязательно был классный час, где обсуждали всякие и всяческие внутриклассные дела (ругали двоечников, хвалили отличников, назначали дежурных итд итп).

Где-то через месяц - другой после начала учёбы предмет "письмо" заменяли на "русский язык", а "чтение" на "литературу".

Все занятия проходили в одном классе, единственное исключение - физкультура. Пока ещё (и когда уже) было тепло, физкультурой занимались на улице, в холодное время - в зале. В конкретно моей школе - в актовом:-)

Состав уроков начальной школы не менялся все три года, разве что только во 2 классе добавляли иностранный язык. Самым массовым был английский, однако в школах изучали и другие языки, включая самую разную экзотику. Полный комплект европейских я не говорю, а за суахили не ручаюсь, но мне известны люди, изучавшие в школьные годы (не факультативно, а в рамках общей программы) китайский, турецкий и фарси.

Все основные уроки вёл один единственный учитель - классный руководитель, отдельные учителя были для музыки, рисования (и то не всегда) и для иностранного языка.

В первом классе нас принимали в октябрята. В чём был глубокий эссенциальный смысл этой "организации" по прошествии стольких лет я уже сказать не могу, но мы носили октябрятский значок и считалось что весь класс составляет один октябрятский отряд. Ну а в третьем классе, по достижении 9 лет, нас принимали в пионеры. Это уже был гораздо более осмысленный шаг, там требовалось хотя бы заучить правила пионеров Советского Союза. Формально можно было и не вступать и, по рассказам учителей и знакомых, такие случаи бывали. Как правило по причине тяжёлой формы христоза головного мозга у родителей.

В пионеры принимали по разному. Самый ходовой вариант - в родной школе, самых выдающихся - на Красной площади, перед Мавзолеем Ленина. На это мероприятие самых выдающихся вступающих свозили со всей страны. Я же удостоился промежуточного варианта - в Мемориальном зале музея Ленина. Получилось пафосно, до сих пор помню.

4 - 8 классы

С 4 класса жизнь школьника резко менялась. Прежде всего, менялся классный руководитель. Во вторых, теперь уроки шли в предметных классах и школьники переходили из класса в класс. Ну и естественно, каждому предмету полагался свой учитель.

Менялся и состав предметов, прежде всего, добавлялись новые, а кое-что пропадало.

Что там было в нормальных условиях в 4 классе сказать точно не могу, потому как школа в которой я учился была экспериментальной и по причине экпериментальности, многое там делалось через зад. И вот пик этого "через зад" пришёлся именно на мой 4-й класс. Дальше, то-ли нужные люди получили свои диссертации, то-ли самым рьяным вставили через тот же зад по самые гланды, но с пятого класса у нас всё более-менее пришло в норму.

В 4 классе, ЕМНИП, появились география и история. История в виде то-ли истории СССР, то-ли "Родная история" - краткий и очень наивный курс истории России - СССР, начиная от первых славян до последнего съезда КПСС. По сути - набор рассказов и анекдотов на тему. Ну, по уровню и возрасту учеников. Ещё я помню учебник Природоведения для 4 класса, но самого предмета у нас не было.

В 5 классе уже была полноценная физическая география и начиналась полноценная история. Также начиналась и биология: 5 - 6 классы (до середины 6-го класса) - ботаника, 6 - 7 - зоология.

Историю преподавали в соответствии с периодизацией смены общественно-экономических формаций (по Марксу с Энгельсом): древний мир - первобытно-общинный строй и рабовладельческие государства, средние века - феодализм, новое время - господство капитализма, новейшее время - с Октябрьской революции, развитие и утверждение социалистического строя. Упор делали на анализ классовой структуры общества, классовую борьбу и социальные революции.

С 6 класса начиналась физика, с 7 класса - химия, а в восьмом изучали анатомию и физиологию человека.

В некоторых школах с 8 класса происходила специализация: биологический класс, математический класс итп.

Также где-то с 6 или 7 класса, точно уже не помню, летние каникулы урезали на один месяц: на июнь полагалась производственная практика. Конкретная реализация этой практики сильно зависела от конкретной школы, её связей с научными и производственными организациями, ВУЗами и тп. Частенько вся "практика" сводилась к тому, что детей сгоняли в школу, давали задание убираться и оставляли балдеть.

В 8 классе мы переступали 14-летний рубеж, покидали по возрасту пионерскую организацию и многие (но далеко не все) вступали в Комсомол. Вот комсомол это уже было вполне осознанное деяние. Там всё уже было по взрослому и индивидуально: заявление, рекомендации 2 членов ВЛКСМ или одного от КПСС, членский билет и членские взносы (для школьников = 2 коп/мес. Для сравнения = 2 коробка спичек или два стакана газировки без сиропа в уличном автомате, или один разговор по телефону в уличном автомате). Процедура вступления в комсомол была довольно длительной, комсомольские билеты вручали в райкоме.

Ходовое мнение было, что членство в ВЛКСМ упрощает поступление в ВУЗ и вообще карьерный рост. На деле многие мои одноклассники поступили в ВУЗ и без этого. С другой стороны, для некоторых ВУЗов членство в Комсомоле было обязательным (Высшая школа КГБ, например).

8 класс был очень важным рубежом: по его окончании проходили экзамены и ученики получали аттестат. А по результатам аттестата происходило разделение: кто-то продолжал учиться в школе с прицелом на ВУЗ, а кто-то отправлялся осваивать рабочие специальности в ПТУ.

9 и 10 классы

В старшей школе происходили свои изменения. Там уже не было русского языка, ЕМНИП, заканчивалась и химия. А вот физику и биологию изучали на более высоком уровне. Биология шла "Общая биология", с элементами генетики, экологии и эволюционного учения. Что там в физике было я не очень помню, но вот точно появлялось обществоведение - основы советского законодательства, по факту.

Продолжалась история, подробно изучали историю СССР.

В 10 классе проходили астрономию, но большей частью уже проходили мимо.

Но главное что происходило в 9 - 10 классах - подготовка к поступлению в ВУЗ. Репетиторы, дополнительные занятия, подготовительные курсы... Ну и ещё такой фактор как возраст и гормоны. Мальчики и девочки уже активно интересовались друг другом. Потому и времени на школу уже практически не оставалось:-)

Ну а завершалось всё Последним звонком (25 мая), выпускные экзамены (очень серьёзно! С плохим аттестатом про ВУЗ можно было сразу забыть!) и 25 июня проходили выпускные балы.

Выпускной бал проходил обычно в школе (что, IMHO, эссенциально правильно, ибо это не просто молодёжная пьянка, а прощание со школой). Начиналось всё с торжественного вручения аттестатов, потом пир. Пир этот предполагался безалкогольным и учителя с родителями следили, чтобы так и было. Но, естественно, уследить за всем не получалось, потому некоторые, особо выдающиеся личности надирались. Но это не было массовым явлением. Классы, кстати, оставались открытыми (кроме особо ценных и опасных помещений, типа библиотеки и каптёрки с реактивами в кабинете химии), так что бывшие уже школьники могли лишний раз поностальгировать в любимых классах.

Начинался бал вечером и завершался с рассветом. И мы, в последний раз, выходили из столь родных школьных дверей. В совершенно новую, уже взрослую, жизнь...